- Давид Соломонович, вы поглядите на этого поца? Вы знаете, шо он мне щас сказал?
Жёлтая толстобокая, будто упитанная Hyundai с легкой ржавчиной по левому борту строила неодобрительные гримасы и скептически пожевывала бампером.
- Я вам клянусь всеми своими восемнадцатью сиденьями плюс бархотка на водительском, шо он сделает мне давление до инфаркта. Нет, вы когда-нибудь такое видели? Савва, не морочь мне то самое место, во што я думаю. Мне там уже болит от твоих идей!
Савва, пассажирский DAEWOO с синими блестящими боками вздохнул.
- Но ведь Давид Соломонович сам говорил…
- Шо он говорил? Ты хочишь мне сказать, што Давид Соломонович самолично сказал, што в Биробиджане еще остались уважаемые люди? Ты мне начинаешь нравиться! Нет, ты таки уточни, мине дико интересно…
- Давид Соломонович говорил, что в Биробиджане всё еще есть такие люди. И что почти вся наша автобаза сохранилась, и Гетман, и Бурманы, и Шнипельсоны - всё те же, как в то время, когда мы там жили, до своего переезда в Хабаровск. И всё там по-прежнему.
- Ты шо, поссорился с мозгами? Это сколько уж времени прошло?!! Савва, сыночка, не дай бог, конечно, ты раскинь математически, посчитай сколько лет прошло и содрогнись тем хорошим, шо воспитала в тебе мамаша Нелли Израилевна, шоб ей там было сахарно.
- Ну, а куда они все могли деться?
- А я знаю? Тебе любой скажет за мою феноменальную догадливость, но я до сих пор не понимаю, зачем эти уважаемые люди когда-то приехали в наши болота. То, што они бегут отсюда как ржа от антикоррозийки мне совсем не удивительно. И даже наоборот. Ты посмотри вокруг и изобрази, шо понял. Это ж Дальний Восток! Ты слышишь, Савва, дальний!
- Ну, а если узнать?..
- И шо ты там забыл? Не надо, не надо мине этих подробностей! Я уже отсюда вижу, шо ничего хорошего ты там не узнаешь. И не надо мне делать удивление на лице. Не ищи приключений на свое второе здрасте. Ох, своими сантиментами ты вгонишь меня в гроб, Савва, и даже глубже. Ты подумал, шо я буду потом там говорить Нелленьке? Забудь и не позорься, иначе я начну думать за твои умственные способности неприятные для тебя слова.
Савва вздохнул и отъехал. Вот уже два года он мечтал поехать в Биробиджан - туда, где оставил Дом. Именно оттуда он приехал совсем юным автобусом вместе с мамой, именно там он впервые прокатился по асфальту. Что было до этого - он не помнил, потому что до Биробиджана его везли то автоприцепом, то поездом, всё было как в тумане, и потому первые живые воспоминания у автобуса были связаны именно с Биробиджаном. И он помнил, какие люди работали там, в автопарке. И он помнил, как чувствовал себя там. И очень, очень хотел вернуть это теплое ощущение…
- Давид Соломонович, имею до вас разговор.
- Эть, шо бы вы дууумали! Савва, Савва как заговорил-то! Прям так же ладно, как я… Молодец, уважаю, тока б не забыть за шо…
- Давид Соломонович, а вот то, что вы мне тогда рассказывали, ну, то, что в Биробиджане всё еще остался тот старый автопарк, в котором мы там жили. Вот это всё - правда?
- Найдите мне того механизьма, шо сможет Давида Шпейзмана обвинить в обмане! Найдите и плесните ему в бензобак сиропу! Шобы Давид Шпейзман… Это тебе Норочка моя опять чего-то напела? Нора, Нора! Что ты уже рассказала Савве, шо я еще не знаю? Нора, я шо, тихо спрашиваю?!
- Давид Соломонович, шо ты пылью изошелся? Спешу так, што стерла две покрышки. Шо вы тут до меня хочите?
Давид Соломонович, старый рейсовый MAN, который при любом торможении душераздирающе скрипел, выразительно поглядел на Савву, дескать, видишь, как я женщину строю. Савва смутился, потерял слова.
- Давид, у меня нету время, шобы сидеть тут целый день для поприсутствовать. Савва, шо вы тут все молчите, как будто съели шо нехорошее и оно таки хочит назад?
- Нора Моисеевна, я всего лишь…
- Давид, он уже сказал тебе за свои идеи? Давид, он хоронит меня заживо, втридорога и на Песах, тьфу ему под ноги! А ведь я еще так молода, Давиииид. И я еще не предупредила Цукерманов, шо не позову их на свои поминки после того случая, как их Сарочка…
- Нора, не делай мне истерику. У меня от твоих звучаний контузия на левую фару, и безо всяких волнующих столкновений. Я имел задать тебе парочку вопросов и уже десять раз забыл, за шо был разговор.
- А я уже пять минут тебя слушаю и пока ничего не расслышала, не считая Саввочкиных сипов правым компрессором…
- Это у меня от морозов, - просипел Савва. - И ветер был…
- Ветер ему! Ты расскажи Давиду Соломоновичу, шо ты там задумал, и начнешь сипеть и на левый. Давид, шо ты думаешь…
- Говори, Савва.
Савва сжался, примолк, потом набрал побольше воздуха.
- Я, Давид Соломонович, решил в Биробиджан поехать. Чтоб узнать, что там и как. Вдруг и вправду, остался еще наш старый автопарк, и владельцы, и все те люди, что там с нами жили. И старая еврейская бабушка, и их столовая, и все эти разговоры, слова…
Давид прищурился правой фарой, которая уже несколько лет блестела острым сколом.
- Скучаешь, как я погляжу?
- Скучаю…
- И таки хочешь ехать?
- Аж два раза и потом добавки! Давид, не позволяй! Не позволяй ему, Давид! Не расходуйте мне оставшееся здоровье!
- Что ты кричишь, Нора! Я понимаю слов!
- Да я же только туда и обратно…
- Дааавиииид!
- Я без второго понимаю, Нора! Савва, ты же видишь…
- Но я же не насовсем…
- Савва, Савва, ты там пропадешь! Потеряешься! Ты учти, Савва: потеряешься - домой можешь не возвращаться!
- Нора, я тебя умоляю!
- Тетя Нооора…
- Ах, ах, Давид, шотта у меня вот тут, вот тута скололо! Ах! - Нора вспыхнула фарами, охнула и стала потихоньку заваливаться на ржавый бок.
- Тётя Нора!
- Нора, золотце, где тебе болит?
- Мне сердце, сердце, Давид…
- Поехали, поехали в бокс, там есть немножко присадочек, - Давид Соломонович стал подталкивать Нору Моисеевну в сторону ремонтного отсека. - Савва, - в сторону Саввы. - Ты же видишь, шо тут. Давай пока без рассуждений. Щас же зима, лёд, ветра, вон, и в Сирии, как говорит Михалыч, неспокойно. Будь ласков, потяни до весны? Порастает тут всё - тогда и составим мнение. Шо думаешь?
Савва еще больше нахмурился, кивнул. Нора с Давидом не спеша поехали в ремонтный. Савва смотрел им вслед, думал...
* * *
Как всегда под утро сторож Михалыч решил обозреть окрестности, вверенные ему начальством автобазы. По периметру вдоль трассы обошел меньшую стоянку, прищурившись, оценил сохранность замка на дублирующих воротах, потом, иногда прислоняясь к стеночке, уверенной, но не твердой походкой двинул в сторону слесарной. Михалыч был настоящим сторожем: пил всегда, но умеренно. За то его и ценило начальство, и за то он вот уже двадцать лет работал сторожем, хотя, потенциально, мог быть и механиком.
- А, что мне механик? - думал Михалыч. - Я, вон, хочу - в сторожке сплю, хочу - в кандейке с инструментами. А могу вообще на пункт пропуска к Валерке завалиться. Какой механик так может? И масла этого нет, и саляры, и в одёже всегда чистенькой. Ну, почти всегда…
Аккуратно, стараясь не заплетать ногами, пересек зону наблюдения видеокамер и, свернув за угол, пошел меж рядов ночующих автобусов. Дошел до конца, повернул налево…
- Михалыч, - раздался шепот.
- Ой! Хто здесь?
- Михалыч, это я, Савва…
- Синий? Кто синий?!
- Да не, Михалыч, никто не синий! Я - Савва, автобус.
- А, автобус… Автобус?! Автобус разговаривает?!! И почем я знаю, что ты - Савва?
- Здрасссте, приехали. А кто со мной каждую субботу на троих соображает? Ну-ка, вспоминай!
- Тааак, каждую субботу - на троих (загибает пальцы): я, Валерка и Савва... Маааать честная, так это ты?
- Ну а кто?
- Да я как-то… я и не думал, что… А Валерка знает?
- Что знает?
- Что ты разговариваешь?
- Михалыч, ты совсем упился. Конечно, знает. Тут все знают…
- Мать честная! Все знают!
- Ты внезапно протрезвел, что ли? Прекращай давай…
- Да, да, трезвость - это не к добру… Слушай, а как ты пьешь?
- Да подожди ты! У меня дело к тебе есть.
Михалыч икнул, прислонился к фонарному столбу, собрался с мыслями.
- У тебя? Дело? Ко мне?
- У меня.
Обратите внимание: Хочу предостеречь людей от переезда в Биробиджан: это регион для наказания и ссылки.
Лицо Михалыча, поначалу выражавшее суровое недоверие, расплылось в благостной улыбке.
- Родину люблю. Я за Родину, знаешь, что? Да я за Родину - всё!
- Вот-вот! Я так и знал, Михалыч. Я знал, что ты - всё! И я Родину люблю, понимаешь?
- Понимаю, синий. То есть понимаю, Савва. И Валерка понимает. Вот я тебе точно говорю, что понимает. Он такой, знаешь…
- Да, да, и Валерка. А Родина моя, знаешь, где?
- Где?
- В Биробиджане…
- Внезаааапно. Еврей что ли?
- А если и еврей?
- Ну, не знаю. Ты же, вроде, кореец…
- И что?
- Да ничо. Я тебя обидеть не хочу, Савва, ты не думай. Я тебя даже, в общем-то, уважаю. За твердость, так сказать, позиций и нестандартность мЫшления. Вон, Валерка - он, между прочим, тоже Кан, а отчество - Панасович...
- А при чем здесь Валерка-то?
- Да при всём. У нас тут, знаешь, сколько всякого намешано? Дуська, уборщица, и диспетчеры - все хохлушки. Механик, вон, он финн, а инженер главный - говорят, вообще молдованин. Интернационал!
- Михалыч! Я тебе про Биробиджан, а ты…
- Да, да, Биробиджан, еврейская автономная… прости, прости, Савва. А я-то всё думал, с чего ты Савва…
- Михаааалыч!
Михалыч свёл брови, сделал сосредоточенное лицо.
- И таки да?
- Я хочу, чтобы ты мне помог съездить на Родину. Домой.
- Что значит съездить?
- Ну, ты должен выпустить меня с базы. На время.
- Выыыыпустииииить?!!!
- Михалыч…
- Выпустить, говоришь?! Да ты понимаешь, что я - материально ответственное лицо?! Да ты понимаешь, что под статью меня?! Да ты… Да что…
- Михалыч, я вернусь. Зеркалами клянусь!
- Зеркалааааами?
- Михалыч, я тебе всем чем хочешь клянусь! А взамен… а в подарок я тебе водки кошерной привезу. Ты ж не пробовал, а? А она там, по слухам, такая - как слеза. "Тётя Соня", "Рабинович", "Шаббатная"…
- Шаббатная… - как эхо повторил сторож. - Ты, эта, голову мне не морочь. Как я тебя выпущу?! А начальство? А хватятся?
- Михалыч, я всё продумал. Главный механик вчера же проставлялся?
- Ну.
- Вот. Он сегодня на Филиппины, в отпуск с женой летит. До него точно ближайший день никто не дозвонится. Ты меня отпусти, а начальству скажи, что вчера вечером главный вспомнил, что давно хотел меня по ходовке на профилактику поставить. Ну, на сутки, чтоб с запасом. И никто не будет искать…
- Да ты что? Да тебя же на первом посту, первый же гаишник остановит! Пустой автобус! Без водителя! ЕДЕТ!
- Не бойся, Михалыч, я ж аккуратно. Никто на меня внимания не обратит. Вон, пуховик Сергеича как-нибудь уложишь на водительское сиденье, шапку сверху приспособишь - и пойдет.
- Нууу, не знаю… А если все-таки остановят?
- Ну, остановят… А ты сними с меня все таблички. С номерами, с названиями. И бумажки все забери. Остановят - в жизнь не выяснят, кто я и откуда. Спрячь всё это где-нибудь, а я вернусь - назад всё положишь-прикрутишь, как было. А?
- Хм…
Михалыч задумался. Впрочем, думал он не столько о том, отпускать ли Савву или нет, сколько о том, что через пару часов не мешало бы растолкать Валерку, похмелиться да пойти домой.
- Ну? Михалыч, решай! Ты - моя надежда. Я так хочу попасть домой! Хоть последний раз в жизни!
- Домой… Ладно, уговорил синий. Сейчас всё организуем.
* * *
Стараясь не шуметь, сторож отодвинул воротину.
- Ну, давай, с богом. Чтоб к ночи был здесь, понял? И смотри, ты мне обещал…
- Помню, помню, Михалыч. Чтоб - как слеза, - рассмеялся Савва.
- А то ж!
- Я быстро, Михалыч. Я не подведу!
Автобус тихо выехал за ворота, тенью скользнул по дороге, идущей вдоль базы. Добрался до перекрестка, свернул направо, разогнался. Пронесся мимо мигающих желтым светофоров, притормозил возле развязки, где иногда "ночевали" гибэдэдшники, и, миновав опасное место, рванул в сторону моста. Огни фонарей выстраивались в запутанные цепочки, сугробы блистали и мерцали, словно подмигивая. Мимо мелькали спящие дома.
"Я еду, - думал Савва. - Я еду домой! К себе, в Биробиджан!", и от восторга и встречного ветра у него слезно искрились фары.
Он выскочил на развязку на Трехгорной, забывшись, увлекшись, не сбрасывая скорости, свернул к амурскому мосту. Поскользнулся. Понесся. Резко вильнул вправо. Зацепил снежную обочину. Повело. Закрутило. Занесло…
В себя Савва пришел уже в сугробе. К счастью, на своих четверых, а не кверху пузом. Вокруг всё еще было раннее утро. Хилые кустики, растущие вдоль дороги, не пробили ему ни стенки, ни лобовое. Снег проглотил все колеса, мосты и даже захватил оба бампера и левую фару. Фара, однако, осталась целой, и Савва беспомощно моргал ею в сугроб.
Он попробовал было выехать самостоятельно, но еще больше закопался. Умаялся, устал, плюнул и остался беспомощно "лежать на брюхе".
Через полчаса приехал аварийный гибэдэдэшный УАЗик. Из него вылезли двое инспекторов, походили вокруг автобуса, погоготали. После к ним подъехали еще какие-то гибэдэдэшники, люди с камерами, фотоаппаратами. Все живо обсуждали бедственное положение Саввы, ругали водителей и владельцев, матерились и смеялись.
"Ничего-ничего, - думал Савва. - Меня-то все равно вытащат, подремонтируют. Ну, попадёт слегка Михалычу, но и то не факт. Тётя Нора теперь спуску не даст за то, что сбежал. И дядю Давида подвел… Но это ничего, переживу. В Биробиджан, только вот, не доехал… Жаль. Всё так хорошо начиналось. Эх. Но я еще доеду. Обязательно доеду! Когда-нибудь…".
P.S.: Для тех, кто не в курсе – собссно, событие.
Больше интересных статей здесь: Обзоры.
Источник статьи: Как Савва в Биробиджан ездил.